В мае нынешнего года исполняется 10 лет европейскому проекту «Восточное партнерство» (ВП). ИСПИРР и экспертно-аналитический центр «Формат» посвятили этому круглый стол «Европейское соседство: ожидания, первые результаты и перспективы». На нашем сайте появится подробный материал о нем.

 

Сегодня же мы публикуем статью экс-министра иностранных дел ПМР Владимира Ястребчака, в которой он тоже подводит итоги десятилетия ВП. 

 

Десять лет назад официально была запущена программа «Восточного партнерства» (ВП), инициированная Польшей и Швецией для «создания необходимых условий для ускорения политической и экономической интеграции между Европейским Союзом и заинтересованными странами-партнерами». В число этих «заинтересованных стран» вошли, как известно, Республика Молдова, Украина, Грузия, Азербайджан, Армения и Белоруссия.

 

Развитие ВП за прошедший период было весьма неоднозначным по различным параметрам.

 

Во-первых, как и в самом Европейском Союзе с его «разными скоростями интеграции», отношения в рамках ВП также были «разноскоростными»: если Молдова, Украина, Грузия пошли по пути заключения соглашений об ассоциации, включая нормы об углубленной и всеобъемлющей зоне свободной торговли (УВЗСТ), то иные участники ВП выбрали другие способы и форматы взаимодействия с ЕС.

 

Во-вторых, вплоть до 2013 года ни основатели ВП, ни эксперты не боялись того, чтобы достаточно откровенно называть его «геополитическим проектом», не раскрывая, впрочем, скобок и избегая тезисов относительно геополитической «конкуренции» с другими региональными интеграционными проектами. Хотя период разработки и официального утверждения проекта ВП не оставлял сомнений в том, что он разрабатывался в значительной степени с учетом различных региональных факторов.

 

После 2013 года и в особенности после трагических событий на Украине о геополитическом характере ВП стараются вспоминать всё реже, ссылаясь преимущественно на его институциональные и секторальные составляющие, в первую очередь УВЗСТ, что также вполне объяснимо: подтверждение геополитического характера ВП привело бы к тому, что Евросоюзу пришлось бы разделить ответственность за украинский кризис с другими субъектами, чего Брюсселю явно не хотелось.

 

В-третьих, в рамках ВП несколько раз поменялись «истории успеха». Если к середине 10-летнего срока проекта такой «историей» была Молдова, то теперь эксперты предпочитают считать таковой Грузию. Ситуация вполне объяснима: в европейских и евроатлантических структурах настолько активно и последовательно поддерживали «проевропейские» силы, что это создало аналогии между известной характеристикой одного политического деятеля, которого в некоей западной стране оценивали позитивно только потому, что он «наш». Хотя населению соответствующих стран, как, впрочем, и европейским политикам была понятна реальная сущность многих «проевропейцев». Кроме того, поддержка Евросоюзом и его членами «проевропейских» сил, коалиций и альянсов создавала у некоторых их участников впечатление того, что под лозунгами европейской интеграции можно реализовывать различные схемы, наглядный пример чему – история с «кражей миллиарда» в Молдове. В итоге такая безоглядная поддержка привела в значительной степени к дискредитации самого лозунга о европейской интеграции в той же Молдове, в связи с чем в этой республике о нем в последние годы старались публично упоминать как можно реже.

 

Если попытаться объективно оценить итоги ВП за прошедший 10-летний период, то они также выглядят неоднозначными, в том числе для Молдовы.

 

С одной стороны, нельзя не упомянуть о таких очевидных фактах, как решения Евросоюза о безвизовом режиме для граждан Молдовы, Грузии, Украины – с пониманием, конечно, всех ограничений, которые предусмотрены данным режимом, в особенности относительно трудоустройства граждан. Этот фактор, безусловно, способствует развитию межличностных контактов, культурных связей и пр., однако и имеет свою оборотную сторону, связанную с резким увеличением миграционных потоков и опасениями Евросоюза.

 

Кроме того, стоит обратить внимание на то, что адаптация требований национального законодательства в сфере качества и безопасности товаров и услуг стран-участниц УВЗСТ с достаточно строгими требованиями Европейского Союза в известной степени стимулировала повышение качества производимой продукции, хотя и не способствовала сохранению традиционных рынков сбыта, прежде всего российского, для молдавской сельхозпродукции.

 

Секторальные договоренности в рамках соглашений об ассоциации позволили участникам ВП получить более широкий доступ к фондам Европейского Союза, что дало возможность привлечь финансирование для ряда проектов в сфере охраны окружающей среды, инфраструктуры и т.п.

 

С другой стороны, драматические события 2014 года привели к форсированному подписанию соглашения об ассоциации РМ и ЕС, в связи с чем получился стандартный документ такого рода, который, однако, полностью игнорировал региональную специфику. Поэтому потребовалось еще без малого полтора года для того, чтобы достичь компромисса с приднестровскими властями относительно форматов и условий дальнейшей торговли, причем официальный Кишинев всё активнее пытается использовать инструментарий УВЗСТ для попыток распространения своей юрисдикции на Приднестровье, не избегая при этом прямого давления.

 

Отметим также, что обязательства в рамках соглашений об ассоциации в части «укрепления демократических институтов» не стали препятствием для самостоятельных действий тех или иных политических сил, находившихся у власти в государствах-участниках ВП, причем эта самостоятельность подвергалась критике со стороны европейских структур именно в части соответствия их обязательствам по «демократизации».

 

В частности, несмотря на значительную критику со стороны ЕС, действующие молдавские власти, включая нынешнего президента РМ, пошли на пересмотр избирательной системы в стране, что позволило перейти к избранию парламента на основе смешанной избирательной системы. Это позволило фактически правящей ныне Демократической партии сформировать вторую по численности фракцию в парламенте, а также вплотную приблизило ситуацию к очередному внутриполитическому кризису и досрочным парламентским выборам.

 

Кроме того, в Молдове несоизмеримо с его реальным статусом возросла роль Конституционного суда, который по сути стал правотворческим органом, произвольно создавая новые правовые нормы. Это особенно актуально сейчас, в условиях ограниченной функциональности других государственных институтов.

 

Отдельного внимания заслуживает аннулирование итогов выборов кишиневского градоначальника. Несмотря на негативную реакцию в евросоюзовских структурах и даже последовавшую затем приостановку макрофинансовой помощи от ЕС, молдавская столица по-прежнему управляется в режиме «временного исполнения обязанностей».

 

Тем не менее, сложно отрицать и тот факт, что именно в политической плоскости проект ВП добился определенных успехов. К примеру, в Грузии и на Украине основная полемика между основными политическими силами разворачивается вокруг того, кто больший «европеец». В Молдове ситуация несколько иная, однако и Партия социалистов, которую часто рассматривают как «пророссийскую», отнюдь не ставит вопрос о выходе из соглашения об ассоциации, а лишь планирует добиваться пересмотра отдельных положений, связанных с УВЗСТ РМ – ЕС.

 

Есть, однако, и ключевой стратегический вопрос: что дальше? Куда движется проект ВП? Очевидно, что изначально ВП не предполагало перспективы членства для его участников. Нет такой перспективы и сейчас. Взамен этого предлагается разработать некие «соглашения об ассоциации плюс», которые стали бы своеобразным продолжением той работы, которая проводилась на протяжении последних десяти лет.

 

По мнению министра иностранных дел Польши, основными направлениями  сейчас могли бы стать дальнейшее сближение законодательства, институционализация ВП за счет введения институтов секретариата ВП и председательства в рамках ВП, а также развитие секторального сотрудничества в таких сферах, как миграционная политика, интегральное управление границами, энергобезопасность, инфраструктурные проекты и т.п.

 

Как представляется, тезисы о «соглашениях об ассоциации плюс» в значительной степени призваны продлить нынешнее положение, не предоставляя перспективы членства, а в чем-то даже отдаляя ее. К примеру, предлагаемая «институционализация» может означать то, что ЕС хотел бы предсказуемой и единообразной политики от своих соседей по ВП. Не видя стратегической цели ВП, за исключением общих конструкций, европейская бюрократия, похоже, идет по привычному пути: создания новых бюрократических структур, с которыми проще вести диалог. Участникам ВП предлагается сначала договариваться между собой по ключевым вопросам, выполнять «домашнее задание» и только после этого беспокоить «старших товарищей», причем кому-то одному, а не каждому в отдельности. Конечно, глава МИД Польши далеко не всегда отражает позицию ЕС в целом, но в данном случае к его рассуждениям стоит прислушаться, особенно в свете того, что именно Польша стояла у истоков ВП.

 

Весьма значимым является и то, как проект ВП будет «выдерживать» влияние других весомых игроков. К примеру, в Молдове американцы четко показали, что, несмотря на позицию Евросоюза, предпочитают иметь дело с проверенными субъектами, доказавшими свою лояльность.

 

Уязвимость ВП перед возможными внешними вызовами, с чьей бы стороны они ни исходили, обусловлена, как представляется, первоначальными мотивами, которыми руководствовались в ЕС при утверждении проекта ВП именно как геополитического проекта: обеспечить сдерживание России, стремление посредством «европеизации» отреагировать на возрастающую роль Российской Федерации в глобальных и региональных процессах. Иные опции стали дополнением к изначально геополитическому проекту, что в значительной степени предопределило те действия, которые предпринимались евросоюзовской стороной в период последних 10 лет, в том числе их поспешность и уязвимость.

 

Безусловно, новому составу Европарламента и Европейской Комиссии предстоит сделать многое для того, чтобы наполнить дальнейшую работу в рамках ВП новым содержанием и идеями и, что важно, новыми ресурсами – хотя бы для того, чтобы обеспечить статус-кво для участников ВП, не предоставляя им европейской перспективы.

 

Что касается Приднестровья, то на данном этапе наиболее заметным проявлением влияния ВП стала необходимость адаптации экономики республики к новым условиям, связанным с УВЗСТ. Нельзя исключить, что Кишинев и в дальнейшем будет пытаться использовать данную сферу для своих притязаний на установление полного контроля над приднестровской экономикой.

 

Кроме того, есть основания предполагать, что в дальнейшем в рамках ВП будет уделяться больше внимания т.н. «региональной безопасности», особенно в контексте анонсированных проектов по интегрированному управлению охраной границ и пр. Пока что данные вопросы обсуждаются Молдовой, Грузией и Украиной в рамках иных форматов, однако в условиях необходимости наполнения ВП конкретным содержанием вполне может оказаться, что и ВП окажется востребованным для этих целей. Так что, несмотря на отсутствие пока заметных шагов в рамках ВП в отношении т.н. «замороженных конфликтов», этот вопрос должен оставаться постоянно в сфере внимания заинтересованных субъектов.